«Спартак» – наше всё. Откровения кумира красно-белых - Егор Титов

Признаться, после ухода Романцева у меня пропал прежде характерный живой интерес к тренировкам. Ни при Чернышеве, ни при Старкове я уже не получал такого граничащего с эйфорией удовольствия, а лишь механически выполнял свои профессиональные обязанности. Прежде всего мне не хватало эмоций. Не хватало энергетики, идущей от наставников. Во время работы с Ярцевым, например, глаза загорались сами собой. Георгий Александрович всегда очень громко подсказывал. Его голос заглушал шум проезжающих мимо Тарасовки поездов. При этом Ярцев мог остановить занятие и показать, как нужно делать то или иное упражнение. Меня всегда поражала физическая готовность Георгия Александровича. Казалось, что Ярцев вообще не меняется, остается таким же, как во времена своей молодости.

Олег Иванович тоже очень активно вел себя на тренировках. У него хватало помощников, но он всегда все делал сам. Ему было необходимо видеть игроков, чувствовать их. Романцев так выкладывался, что зачастую после окончания занятий терял голос. Олег Иванович тонко улавливал момент эмоционального упадка команды и всякий раз отыскивал возможности для того, чтобы нас встряхнуть.

Бывало, утром на сборах сидишь, зашнуровываешь бутсы, а глаза слипаются, тело вялое. Смотришь на партнеров – они такие же, ну просто сонное царство, а не боевой коллектив. В голове, хаотично сменяя друг друга, прыгают мысли: ну и кому это надо? Какая может быть тренировка, если мы все даже шага лишнего ступить не в состоянии? Ну Иваныч, неужели не видит, что наши организмы уже не переваривают получаемых нагрузок? Но что поразительно: через пять минут после выхода на поле я всякий раз ощущал прилив бодрости. Романцев был для меня своеобразным аккумулятором. Наверное, еще большую роль играло то, что все элементы тренировки носили состязательный характер, а я люблю быть первым во всем, вот и заводился. Впрочем, все спартаковцы того периода ненавидели быть вторыми даже среди своих. Поэтому любой квадрат, любой дыр-дыр у нас превращался в настоящую зарубу. В том золотом и легендарном «Спартаке» образца середины-конца 1990-х годов, невзирая на любовь и уважение игроков друг к другу, драки и потасовки вспыхивали по нескольку раз в неделю. Для болельщиков, не исключено, такое откровение станет шоком, но я считаю, что здесь нет ничего страшного. Безразличие или лицемерие гораздо хуже. У нас же все убивались за любой мяч, вот кулаки и шли в ход. Как правило, секунд пять-десять бойцов никто не трогал – давали выпустить пар, а потом все подлетали и растаскивали сцепившихся в разные стороны. Поразительно, что нередко в корпус драчуны отправлялись в обнимку, обмениваясь любезностями и принося друг другу извинения.

Взять хотя бы наиболее громкий пример из последних. В конце сезона-2006 прямо в присутствии журналистов схлестнулись Вова Быстров и Квинси Овусу-Обейе. Вова вообще парень очень взрывной. У Квинси, полагаю, накопилось множество негативных эмоций, ведь при всех выдающихся талантах голландца дела у него не особо-то клеились. Вдобавок в конце года раздражения у всех в избытке: люди, на протяжении десяти месяцев видевшие лица друг друга почти каждый день, хотят сменить обстановку, отдохнуть от всего и ото всех, и в такой ситуации для ссоры бывает достаточно самого незначительного повода. Мы не сразу сумели разнять Быстрого и Квинси, но через два часа после инцидента в холле базы они сидели вместе и как ни в чем не бывало на смеси русского и английского обсуждали перипетии схватки.

В 2000-х годах стычки между россиянами и легионерами носили массовый характер, но такого поединка, который состоялся между Димой Ананко и Кебе, я никогда не видел. Это была готовая сцена для голливудского боевика. В «Спартаке» всегда были жесткие защитники. Достаточно назвать Хлестова, Ковтуна, Горлуковича, Евсеева. И никто никогда никого не жалел. Так что мы все были привычные к боли, которую доводилось испытывать даже в самых безобидных квадратах. Однако грубости в «Спартаке» не было отродясь. Кебе же любил прыгать двумя ногами сзади, да еще на уровне колена. Складывалось впечатление, что у сенегальца задача – как можно больше наших ребят вывести из строя. Когда Кебе подобным образом прыгнул на Ананко, Димка попусту разговаривать не стал. Мы всей командой разнимали «кикбоксеров», но те умудрялись снова набрасываться друг на друга. Романцев тоже не смог их утихомирить и демонстративно выгнал обоих с тренировки. Пока Дима и Кебе ковыляли через все поле, они обменивались репликами и у дальнего углового флажка снова перешли к решительным действиям.

Здоровенный охранник встал между ними стеной и довел неугомонных спорщиков до здания базы. Действо продолжилось уже внутри: разгоряченный Кебе принялся крушить корзины для грязной формы.

Легионеры считают, что кто-то их притесняет, и пытаются отвоевать свое место под солнцем. Ветераны, в свою очередь, не согласны с тем, что иностранцы приходят в чужой монастырь со своим уставом и ведут себя без должного уважения к стране и к команде, в которых оказались. Я назвал бы этот конфликт вполне естественным столкновением менталитетов. Стычки порой сближают, позволяют посмотреть друг на друга совсем иными глазами.

Взять хотя бы случай, который произошел со мной. Я особо не замечал нашего очередного новичка Кахабера Мжаванадзе. Но однажды в квадрате горячий грузин стал куваться. После третьего эпизода я не выдержал и сам пожестче подкатился под Каху. И так по нарастающей. В итоге потолкались, наговорили друг другу не самых приятных слов. Однако когда страсти поутихли, я понял, что парень приехал в Москву не за деньгами – он приехал играть в футбол. А для этого ему нужно было самоутвердиться в команде. Я Каху признал, и в дальнейшем мы с ним относились друг к другу с явным почтением. И самое главное – защитник-то он был неплохой. Просто выступал на позиции, которую закрывал Хлестов, а затем Парфенов. А разве кто-то был способен в качестве стоппера в те времена с двумя Димками сравниться?!

Я всегда четко осознавал, что каждый футболист, закрепившийся в «Спартаке», по своей природе уникален. У любого можно было отыскать качество, которое у меня было способно вызвать чувство хорошей зависти. Зависть – наверное, не совсем подходящее слово. Просто если бы я мог, например, владеть левой ногой так, как Илья Цымбаларь, то был бы этому рад. Левую ногу Цыли мы называли клюшкой, настолько ювелирно он «забрасывал» ею мячи в нужную точку. Андрей Тихонов тоже очень прилично колошматил, причем с двух ног, и на силу, и на точность. Всегда меня впечатляла «пушка» Миры Ромащенко. Про сумасшедший удар Юры Никифорова нет смысла даже заикаться. Никогда не забуду, как на сборах в Израиле мы «отбегали горку» и для выполнения следующих упражнений нам нужно было вернуться на поле. Когда я добрался до центрального круга, Ника только ступил на изумрудный газон, и, как назло, ему под ногу подвернулся мяч. Вот Юра и решил пробить по противоположным воротам. Мяч, словно ядро, пролетев метров сорок пять, угодил мне в ухо. Я тут же лишился слуха. Никифоров подбежал извиняться, а я был не в состоянии разобрать, что он говорит. Потом целый день у меня болела голова. Все признаки контузии. Зная сокрушительную мощь удара Ники, думаю, что я еще хорошо отделался. Полагаю, Юра вполне мог и убить человека. Скажу больше: за мои долгие годы в футболе я не встречал игрока, который был бы способен по силе удара конкурировать с Никой. Разве что Роберто Карлос на пике своей карьеры производил не менее внушительное впечатление.